Der Angriff

Крест над городом

"Литературная Газета", 20 Марта 1996 г.

Даниил Гранин

Символом примирения когда-то заклятых врагов может стать крест, воздвигнутый на Пулковской горе, как бы над городом наших страданий, городом, который в истории мировых войн остался примером мучений и гибели миллиона ни в чем не повинных горожан.

ОДНАЖДЫ я предложил вдове моего командира роты встретиться с вдовой немецкого лейтенанта, которая приехала в Петербург отыскать могилу мужа, погибшего под Пушкином. Могилу она не отыскала, и кладбища немецкого уже и следа не было. Моя вдова категорически отказалась от этой встречи: "Не хочу. Я их как ненавидела, так и ненавижу. Фашисты. Чай с ней распивать? Нет уж, обойдусь". Как же так, я удивился, она уже несколько лет переписывается с немецкой семьей в Штутгарте, регулярно получает от нее посылки "гуманитарной помощи". Почему же посылки получать можно, а встретиться... Она вдруг разрыдалась: "Да, получаю. Стыдно, но ведь не от хорошей жизни принимаю. А все равно не простила. Вся семья моя, все родители погибли в блокаду, что же, должна это забыть? Да они меня бы прокляли".

Я понимал ее и не понимал. Благодарна за посылки и простить не может. Господи, как запутаны наши души! Когда мы наконец научимся прощать, быть милосердными, когда мы выберемся из тупика ненависти!

За последние два года мне пришлось время от времени заниматься воинскими кладбищами. Нашими и немецкими. Под Петербургом немецкое военное кладбище сохранилось одно-единственное. Обычно их сносили, уничтожали. Народ не мог простить оккупантам войну, разорение, те бесчинства, которые творили гитлеровцы на советской земле.

Ныне все чаще из Германии приезжают в Россию родные - дети и внуки погибших солдат, однополчане, пытаются отыскать могилы близких, поклониться их памяти. Находят в лучшем случае пустыри, огороды, застроенные участки. Господину Хармену Кельну с супругой повезло, им удалось отыскать место захоронения своего родственника под Демянском. Это в Новгородской области. В немецких архивах, как правило, сохраняются точные привязки воинских захоронений, по этим документам можно бывает установить места бывших могил.

Господин Х. Кельн договорился с районными властями и ветеранами войны. На месте бывшего захоронения с их помощью был поставлен большой гранитный камень, на нем укрепили медную доску с надписью на русском и немецком языках: "В память погибших солдат в 1941 - 42 годах". Нечто подобное немцы предпринимали и в других местах. В частности, под Петербургом. Однако бывало так, что наши ветераны войны возражали, препятствовали установить такие памятники. Доводы выдвигали разные. И то, что наши кладбища военные стоят неухоженные, зарастают. Что мы останки своих солдат не захоронили, а немецкие как бы будем чтить. Что нехорошо уравнивать наших солдат и немецких оккупантов. Разговоры эти всколыхнули в моей душе полузабытые чувства. И я ведь когда-то так считал. И я, возвратясь с войны, не хотел, чтобы на нашей земле оставались немецкие кладбища.

Своих солдат мы хоронили плохо. По крайней мере, на Ленинградском фронте. Наспех. Ставили не пирамидки, а гильзы снарядные, на них выцарапывали имена. Сил не было у нас, доходяг, копать в мерзлой земле могилы. Но все же существовало наше батальонное кладбище под Шушарами. Его тоже снесли в семидесятых годах. Запахали. Наступая, мы и таких кладбищ не успевали делать. Останки тысяч наших солдат лежат непохороненными в новгородских, псковских лесах и болотах.

Все так, но спустя полвека иначе видишь и себя молодого, и то, что было. Исчезло чувство абсолютного превосходства и своей правоты. Мы узнали слишком много стыдного о советском строе, который так рьяно поддерживали, о наших вождях, наших полководцах, о самой войне. Оказалось, что и победители не без греха. Безжалостно обнажилась наша вина перед чехами, венграми, поляками, немало преступлений совершала советская власть и перед своими народами.

Сводить счеты, взвешивать, кто лучше, кому больнее - пустое дело. Но ведь и забывать нельзя. "Простим, но не забудем!" - так написано на памятнике жертвам Сопротивления во Франции. Обращено это, наверное, ко всем союзникам. Европа давно приняла прощение и память как норму взаимной жизни. Возражения наших ветеранов войны можно понять, но нельзя принять. Нынешняя Германия не та и немцы не те, с кем мы воевали. Они с удивлением встречают у нас людей, свято хранящих свою ненависть. Вместо вражды к войне и фашизму вражда обернулась к могилам немецких солдат. Мертвые не воюют. За полвека все они стали жертвами войны и лежат во Франции, в Германии рядом, на одних и тех же солдатских кладбищах.

...Если бы только ветераны возражали. Бедствия Великой Отечественной войны были несчастьем для советского народа. Но мы не видели, не хотели видеть ту войну и как несчастье немецкого народа. Чуть что, мы предъявляли свои страшные цифры потерь как превосходство нашего горя, как доказательство решающего вклада в Победу. Мы не задумывались над тем, что скорбь немецких вдов может быть не меньшей, чем скорбь наших вдов. Советская история всегда была бесчеловечно односторонней. Она не воспринимала гражданскую войну как трагедию всего народа, гибель белого движения не была гибелью части народа. Немудрено, что есть люди, для которых примирение с немцами выглядит как измена нашему военному прошлому. Верность военному прошлому для них остается верностью вражде и ненависти. Вместо вражды к войне, к фашизму, которого в России сегодня больше, чем в Германии, мы отказываем немцам в поминовении их солдат.

Победа отравила нас самомнением. Даже крах нашей идеологии не заставил нас понять, что великодушие и прощение - признак силы народа, его здоровья. Мое поколение участников Великой Отечественной войны - поколение уходящее. Единственное, что оно может и вправе завещать, - это стремление к Примирению.

Когда-то, в первую мировую войну, под Верденом сошлись французские и немецкие войска. Сражение продолжалось почти год. Около двухсот тысяч погибло с обеих сторон. С тех пор Верден стал историческим знаком вражды двух народов. Но с 1984 года он стал и символом немецко-французской дружбы. Президент Франции Миттеран и канцлер ФРГ Коль рукопожатием почтили там память всех погибших в первой мировой войне, французов и немцев.

Девятьсот дней длилась блокада Ленинграда. Начиная с сентября 1941 года непрестанные сражения шли вокруг города и, в частности, под Пулковскими высотами. Кругом Пулкова полегли несчитанные тысячи солдат советских и немецких. Символом примирения когда-то заклятых врагов может стать крест, воздвигнутый на Пулковской горе, как бы над городом наших страданий, городом, который в истории мировых войн остался примером мучений и гибели миллиона ни в чем не повинных горожан.

Под Ленинградом вместе с немцами воевали части испанцев, бельгийцев, итальянцев и других. Крест поднялся бы в ознаменование Примирения, соединяя советские народы, кто плечом к плечу прошел Отечественную войну, наших союзников и бывших врагов.

Мы сами не ведаем, сколько отложилось в наших душах зла прошедшей войны. Сколько передали мы предрассудков недружелюбия нашим детям и внукам. Гибельные эти чувства мешают войти с открытым сердцем в семью европейских народов.

Наш долг выразить свое Примирение и к тем, кого разделила гражданская война. Простой ясный знак креста осенил бы память жертв при наступлении Юденича, сражений белых и красных, что гибли в боях друг с другом в этих же местах.

Мне дорого, что идею памятника Примирения поддержали воины-ветераны Петербурга, активисты центра "Примирения", есть такой энергично и плодотворно действующий Петербургский центр Международного сотрудничества, - Н.Н. Никулин, Д.К. Жеребов, Л.Ф. Егупов, А.В. Якубенко и другие.

Крест издавна знаменовал восхождение духа, торжество духовного, нравственного начала. Завершается второе тысячелетие, завершается век, испакощенный безумными войнами, самоистреблением народов. Человечество подводит итоги, пора и нам заняться тем же.